Веслом по фьорду! - Страница 29

Косой дождь рьяно поливал развалины Парижа. Небо свело судорогой молнии, из тьмы проступили поваленные деревья, дома без крыш, ямы, пожары и группки парижан, с интересом наблюдавших за поединком.

Ладони героя заскользили по дну лужи. Руки снова разъехались, но правая наткнулась на знакомый холодный металл. Плам всем телом плюхнулся в гостеприимную грязь, схватился за рукоять и, когда великан стал поднимать ногу, в одно мгновение перевернулся на спину.

Перед его синими глазами предстало огромное серое вонючее пятно. Ступня медленно уменьшалась. Ну всё, конец мучениям…

— Ага-а-а-а-а! — грозно заорал Славянин и вонзил клинок строго в середину пятна.

Реакция последовала сразу. Это был вопль, заглушающий гром, вопль, от которого из уцелевших окон полетели стекла и смальта. Из чёрного леса ответил кашель грачей, а в поле отчаянно завыли мокрые коровы.

Луна спряталась за тучей и дрожала, как арабский нож в руках пьяного нарушителя законов шариата. Великан рухнул на бок, извиваясь и дёргаясь. Победитель, побитый, но живой, молча любовался агонией врага. Строение тела великана не позволяло тому дотянуться до ступни и выдернуть меч. Спина громилы была негибкой, а руки слишком коротки.

— Конец тебе! — крикнул Гуннар, понимая, что он и есть Плам Славянин. — Меч можешь не возвращать, он сделал своё дело и больше мне не принадлежит.

Развернулся и двинулся прямиком в лес. Дождь отступил на второй план и затих, будто нарыдавшийся вволю младенец.

Плам сделал своё дело.

Сосны обступили его — душистые, высокие… Славянин задрал голову, где-то там, наверху, трутся друг о друга их колючие ветви. Сосны не внушали доверия. Между стволов гуляли юркие сквозняки. Почему ему так тревожно? Он остановился и прислушался. Сосны тихо свистели…

Что за…

Свистящие сосны?

Викинг нахмурился и ещё раз внимательно осмотрелся. Может, стоило добить великана? Знать, сам Один свистит ему, но зачем? Уж не хочет ли показать верный путь? Но куда?

Сосны вытянулись, исчезли в ночи и больше не появились. Плам дёрнулся, хотел побежать, но не смог. Ноги налились свинцом, дыхание перехватило, и он… проснулся.

* * *

Утром Гуннар сообщил всему племени, что Шаммила, дочь вождя, провела с ним ночь и поэтому не может быть принесена в жертву Иргал-Загу.

Шаман Саед-е-Бархана, немолодой, но крепкий мужчина, измерил Торнсона мутными, как омут, глазами и нырнул в палатку. Женщины бросали на чужака укоризненные взгляды. Шаман с горя полчаса бил в бубен, кричал, выл, ругался, клятвенно обещая впредь не выходить наружу. Племя недоумённо и даже укоризненно обратилось взорами к вождю, но тот только отмахивался. Старик верил викингу…

Тем более что через пару часов шаман всё равно вышел, щеголяя в пёстром ритуальном одеянии из перьев, зубов и когтей. На голове череп саблезубого муравьеда, умершего в припадке эпилепсии, — страшное зрелище. Кривые передние зубы хищника забралом спускались над мрачным лицом. В правой руке длинный посох с продолговатой сухой тыквой с шуршащими семенами на конце, а в левой — сосательная конфета на палочке.

Первожрец подождал, пока конфета привлечёт максимальное внимание публики, и разразился глубоким перекатистым басом:

— Гули! Иргал-Заг разгневался! Проклятие настигнет каждого! Гули!

Он осклабился и величественно, притоптывая в ритме степа, прошёлся по кругу, пока не упёрся в широкую грудь норвега. На каковую шаман и указал пальцем. Впрочем, указал осторожно, без тыканья…

— Гули! Вы доверились авантюристу и самозванцу, который испортит ваших дочерей, охмурит ваших жён и уйдёт с вашими верблюдами куда подальше. Гули!

Театральным жестом, которому могли бы позавидовать актёры-травести Константинополя, шаман схватился за голову. За широкой спиной Гуннара стояли эль-Бекир и Шаммила. Шаман разом переключился на старика…

— Гули! Он во всём виноват, слышите?! Вот на ком лежит вина за нашу смерть! Гули!

Старый вождь склонил побелевшую голову, не в силах терпеть взгляды сородичей.

Тогда голос молодого варвара, ясный и мощный, расколол гробовую тишину:

— Лаешь как пёс, на которого наступил синий слон! Ты шаман или старый дурак? Слушаешь бога, а слышишь только его отрыжку! Побей по собственной голове, если стук в бубен не помогает. Ху…ли, тьфу, гули, кого вы слушаете, а?

Народ громко молчал. Даже вода в озере притаилась. Никто ещё не дерзил шаману, даже ливийские сборщики налогов.

Посох шумно грохнул о землю, семена в тыкве возбуждённо заверещали.

— Авантюрист и самозванец! ООН… тьфу, ОНО найдёт тебя, уж будь уверен, я вижу печать гибели на твоём бесстыжем лице! Хочешь помочь, иди к Запретному ущелью, там и доказывай свою правоту! — Шаман с трудом перевёл дыхание и потряс медвежьими клыками, — А когда западный ветер донесёт твой последний вопль, мы разложим костёр. Огромный. И принесём Иргал-Загу девушку, поруганную мертвецом, но очищенную пламенем!

На этом разбор полётов закончился, Гуннар порывался дать шаману по макушке, но передумал: битьё стариков никому не прибавляет чести. Короче, народ разошёлся вполне удовлетворённый компромиссом.

Вокруг головы шамана зарделось красноватое сияние, его жезл потрескивал словно набитый горящими щепками. Викинг начинал проникаться уважением к сверхъестественной силе. Хотя желание дать в бубен всё равно не отпускало…

— Завтра на восходе солнца ты один пойдёшь в Огненную пещеру, — спокойным и без пафоса тоном вещал Саед-е-Бархана. — Если до захода солнца не будут предъявлены доказательства того, что проклятие убито, я начну обряд жертвоприношения. О побеге не думай, ибо ОНО найдет тебя везде, даже на твоей северной родине.